Античный идеал красоты оказался самым стойким: вплоть до XIX столетия сравнение с греческой камеей или статуей воспринималось как наивысший комплимент. И не только в силу объективных причин — безусловного совершенства эллинской нормы и нашего неиссякающего преклонения перед всей вообще античностью: колыбелью и утраченным раем европейской цивилизации, — свою роль сыграло и то, что человек неизменно стремится к исключительному, а подобные лица встречаются исключительно редко. Потому что принципиальная основа этой красоты — геометрическая правильность.
Отношение греков к геометрии было вообще особенным. Начать с того, что они ее придумали — а придумав, поставили на второе место в своей табели о рангах: непосредственно за «царицей наук» философией. Законы пропорциональности, симметрии, точного и правильного членения подчиняли себе всю культуру Эллады, выражаясь в ритме классического гекзаметра также явно, как в ритмике колонн и в образцовых скульптурных формах. И гармония человеческого лица тоже поверялась правилами пропорции.
Ее числовое основание — три. Ширина лица должна была составлять две трети от длины; деление по вертикали давало три равные части: от подбородка до основания носа, затем до переносицы, а оттуда до начала волос; нижняя часть тоже делилась натрое: по линии соединения губ и впадине подбородка; расстояние между глазами равнялось длине глаза. Столь же выверенными были соотношения частей тела. Так, ладони полагалось три раза укладываться по длине руки, ступне — по длине ноги: в отличие от последующих эпох античность не находила красоты в чрезмерно маленьких ручках и ножках. И здесь есть четкий резон: ведь превыше всего греки ценили естественность. А строгая геометрия — как ни странно это кажется сегодня — в их глазах приходилась этой самой естественности наиближайшей родственницей. Потому что математические правила и числовые соответствия есть естественные законы природы, и форма, в которой был отлит человек, так же правильна и так же поддается исчислению, как Пифагоров треугольник, где квадрат гипотенузы неизменно равен сумме квадратов катетов.
Естественность в чистом виде демонстрирует греческая одежда — по сути, просто кусок ткани, застегнутой на плече и гибкими, пластичными складками струящейся вниз: до щиколотки или до колена. Тонкое полотно, из которого делались эти легкие хитоны, как бы обрисовывало линии тела, не подчеркивая их, а мягкий пояс, не стягивая талии, способствовал свободе движений. Защитой от холода служил столь же простой просторный плащ. Могут сказать, что сия простота обусловлена не эстетическими принципами, но простым незнанием принципов кроя. На это легко ответить: вот же соседи эллинов — египтяне — тоже не слишком хорошо умели кроить, зато утягивались так, что едва ноги переставляли. Мешали движениям и их громадные, тяжелые головные уборы — тогда как греки покрывали головы легкими шляпами. Да и вообще фигуры на египетских изображениях выглядят скованными, жесткими, напряженными, зато позы греческих статуй — сама непринужденность. И кажется, что холодный белый мрамор излучает естественное тепло, румяную безмятежность и здоровье — то самое, о котором сказано: в здоровом теле здоровый дух. Эта знаменитая формула — равно как и многие другие — отчетливо декларирует одну из главных идей античной культуры: неразделимость внутреннего и внешнего; соответственно, очевидная красота имела для Эллады тем большее значение, что как бы проявляла вовне безупречное совершенство духа. А здоровье — вернемся к нему — являлось необходимой составляющей совершенства: как норма жизни и как форма естественности. Потому-то античность не стеснялась наготы: ведь естественно прекрасное не может быть стыдным — а существует ли что-нибудь прекраснее здорового тела? Здоровое естество культивировалось гимнастикой, благодаря которой фигура обретала гармонию, не утяжеляясь буграми переразвитой мускулатуры — любая чрезмерность была грекам чужда. Как, впрочем, и слишком выраженная мужественность. Как, впрочем, и ярко проявленная женственность. И, возможно, это и есть основа основ античного идеала. Прекрасные лица статуй — особенно тех, что созданы в Золотом веке Эллады, — не отмечены рабской печатью пола: стоит сменить прическу, и Артемида сойдет за Аполлона. Почти не различается мужская и женская одежда; одинаково стройны и грациозны руки и ноги. В то же время нельзя сказать, чтобы эти мужчины были слишком женственны, а женщины — мужеподобны: скорее им присуща некая красота двуполости, словно они хранят в своем облике смутное воспоминание о совершенном мифическом существе, которое Платон назвал андрогином. В равной мере соединяя в себе мужское и женское, оно было самодостаточным, гармоничным и безупречно счастливым — потому-то завистливые боги и разрезали его на две половины.
- КАК ИЗВЛЕЧЬ МАКСИМУМ ИЗ РАСПРОДАЖ
- Прическа «Романтика для тебя»
- ЗОЛОТО И ИСКУССТВО
- ИДЕАЛЬНЫЕ БРОВИ
- ЭЛИЗАБЕТ АРДЕН
- Подбираем кисти для макияжа правильно
